Галина Андріївна Кузьменко (за старими кацапськими паспортами Агафья, бо Галина це наше ім'я)- народилася 1892 року в родині київського жандарма, колишнього селянина села Піщаний Брід Київської губернії. Закінчила вчительську семінарію. З 1917 року. вчителька 4-го класу земської Гуляйпільскої школи. Щира українка з анархічним ухилом і невтомна захисниця жінок. З 1919 р.- голова союзу Народної освіти. З 1919 р.- дружина Н. Махно і його бойовий товариш, сама при потребі стріляла з кулемета, носила шаровари та інший чоловічий одяг. Емігрувала з Махном за кордон, де родила дочку Олену. Жила в Парижі. Під час другої світової війни вивезена в Німеччину на роботи. Після звільнення радянськими військами повернулася на Батьківщину і засуджена на 10 років, з дочкою знаходилася в інтернаті м. Джезказгана. Відбувши термін ув'язнення жила з дочкою в постійних приниженнях владою. Померла 23 березня 1978 року на 86-м році життя в місті Джезказгані.
    Ось які спогади залишила про неї Н. Сухогорська в своїй статті "Воспомінаніє о махновщінє" (Кандальний звон. Одеса. 1927. №6 С. 52—55).

   "...Сам Махно тоже стал одеваться нарядно: в шелковые цветные рубашки, желтые высокие сапоги. Жена его, Агафья Андреевна, не отставала от мужа. Часто ездила она верхом и тогда одевала мужской костюм.
     Мне пришлось раз встречаться с Агафьей Андреевной. Как-то она приехала в село и предложила устроить в пользу бедных учеников школы вечер, ввиду того, что у махновцев денег много (они вернулись из «похода»), «Все равно они добычу пропьют и в карты проиграют, а школу хоть закрывай, денег нет и учителя голодают». Отказать «патронессе» было нельзя: обида, а потом и месть батьки. Пришлось организовать вечер. Присутствовавшие на этом редком спектакле натерпелись страху на этот раз. Ждали набега красных, и все были настороже. Махновцы расставили вокруг «театра» пулеметы. Вот, вот, казалось, сейчас начнется стрельба и придется бежать куда-нибудь прятаться.
    Учительниц и кое-кого из служащих заставили торговать в буфете. Помещение кнематографа, где устраивались вечера, когда не ставили картин, было полно народу в том числе махновцев. Давали какую-то украинскую пьесу, а потом дивертисмент из украинских же песен. Хор был очень хорош. Спектакль долго не начинали, хотя время, назначенное для начала, давно прошло. Не смели; ждали Махно. Наконец, оркестр грянул туш: это прибыл батько с женой и всеми атаманами. Как только они заняли места в ложах наверху, спектакль начался...
     Смотрю, идет ко мне Агафья Андреевна знакомиться, как с приезжей, и приглашает к себе в ложу.Очень красивая брюнетка, высокая, стройная, с прекрасными темными глазами и свежим, хотя и смуглым цветом лица, подруга Махно внешне не походила на разбойницу. По близорукости она носила пенсне, которое ей даже шло.
     Несмотря на первое, сравнительно благоприятное впечатление, иду в ложу со страхом, и не напрасным: сажают меня между Махно и его женой, а сзади и в соседних ложах весь их штаб и все главари. Агафья Андреевна очень любезна, махновцы тоже, а меня страх разбирает, ведь знаю я, что ждут боя, да и кругом публика, не внушающая доверия. Меня же еще успокаивают, бомбы, мол, обязательно сегодня будут кидать, ведь мы, главари, все здесь, и красные это знают. Я не выдержала и спросила: «Когда же вы ждете набега?» Агафья Андреевна сжалилась и обещала мне сказать, когда мне нужно будет уходить.
    Махно был одет во все темное, походное. Агафья Андреевна была в синем мужском костюме, поддевке и шароварах, на голове ее красовалась высокая черная каракулевая шапка. Махно сидел трезвый и как-будто чем-то недовольный, хотя пьеса всем очень понравилась. В антрактах пили махновцы пиво, самогон, ими самими притащенный, и еще какие-то напитки. Все посматривали на Махно со страхом: чем-то выразится его недовольство. Но здесь кто-то запел любимую песню Махно: «Наш Махно и царь, и бог с Гуляй-Поля до Полог». Оркестр подхватил, Махно стал улыбаться, развеселился и даже спустился вниз танцевать. Агафья Андреевна же осталась со своими и не отпускала меня. Все они говорили по-украински, пьеса была украинская, танцевали на сцене гопак и пели песни тоже украинские (от які паразити!).
   Часов в одиннадцать говорит мне жена Махно: «Ну, теперь вам уходить пора». Я пошла домой, и едва успела добраться, как началась перестрелка. Разведка донесла правильно, и махновцы, предупрежеденные и принявшие меры, ушли целы и невредимы. Пулеметы не дали возможности красным подойти близко к кинематографу.
    Жена Махно производила впечатление не злой женщины. Как-то она зашла в тот дом, где я снимала комнату, в гости. В котиковом пальто, в светлых ботах, красивая, улыбающаяся она казалась элегантной дамой, а не женой разбойника (так, це разбойнік Врангеля й Денікіна розбив і за селянську земельку кров проливав!?), которая сама ходила в атаку, стреляла из пулемета и сражалась. Рассказывали про нее, что несколько махновцев она сама убила, поймав их во время грабежа и насилия над женщинами. Ее махновцы тоже побаивались...»

Галина Кузьменко. Джезказган 70-ті роки.